– Я их не видел. Но слышал, что их приобрел Зоммер. – Откуда вы знаете Копытина?
– Он друг Коломина, когда-то на две руки они играли в карты. – Проще – были шулерами? – Да. – Где прятался Копытин? – У Коломина.
– Ну вот видите, как много интересного вы мне рассказали. Вы, видимо, вообще много знаете? Снесарев молчал.
– У вас есть три пути. Первый – суд. Второй – фронт. Третий – стать моим агентом. – А вы будете платить мне? – Конечно, за стоящую информацию. – А воинский начальник?
– С ним я договорюсь. Только помните, никаких исчезновений и иных штучек. Найду из-под земли и по плечи в нее вобью, – жестко сказал Бахтин. – Да куда мне.
– Утром вас выпустят. Завтра в гостинице «Виктория» на Казанской, номер семь в два пополудни.
Ну вот и сладилось дело. Не рассказал Бахтин Снесареву, что его дружок Коломин просто отказался говорить с ним. Курил, молчал, зло поглядывал на Бахтина, а в конце разговора сказал:
– Вы меня не пугайте. Я вас не боюсь. К суду меня привлечь вам же дороже, адвокат в две минуты развалит ваши доказательства, а фронт… Ну, что ж, попаду в школу прапорщиков, а там посмотрим.
Бахтин шел домой и думал о том, как завтра утром они будут брать Зоммера.
И впервые за многолетнюю службу в сыске у него проявилось злорадное чувство некой непонятной радости. У подъезда дома его дожидался сыщик из летучего отряда. – Что тебе, Фирин?
– Старший просил передать вам, что объект приехал домой. – Вы хорошо там все обложили?
– Так точно, Александр Петрович, не беспокойтесь. Господин Литвин с дворником поговорил, и тот раскололся. Оказывается, у них два дома, потайной дверью соединенных. Там мы все ходы закупорили. – Передай Литвину, без меня не начинать. – Передам.
Бахтин открыл дверь и услышал осуждающее мяуканье. На пороге сидела Луша и недовольно смотрела на него глазами-пуговицами. В коридор вышла заспанная Мария Сергеевна.
– Полдня бедная кошка у дверей просидела, а хозяина нет, как нет. Если меня не жалеете, так хоть тварь несмышленую…
– Сергеевна, надоело, – весело сказал Бахтин, – сообрази поужинать.
– Хорошие люди скоро завтракать начнут. Сейчас подам.
Мария Сергеевна накрывала на стол, бубня о том, как спокойно служить приставом. Бахтин выпил рюмку коньяка, закусил немного. – Теперь спать.
– Письмо вам принесли, – вдруг вспомнила Мария Сергеевна и вынула из кармана фартука продолговатый, изящный конверт. – Кто принес? – Посыльный.
Бахтин вилкой вскрыл конверт. И остановилось на секунду дыхание, горячо и сильно забилось сердце. Он узнал почерк Лены Глебовой.
А буквы прыгали перед глазами, никак не могли построиться в шеренгу.
Он положил письмо, выпил еще рюмку, закурил. Потом взял голубоватый листок.
«Саша, милый! Тебе грозит опасность. Телефонируй мне по номеру 86-24. Лена».
Последний раз он видел ее в Москве. Случайно. Он зашел со своим московским коллегой в кафе «Сиу» на Кузнецком. В самое людное и элегантное место. Вошел и застрял в дверях. В углу за столиком сидела Лена с отцом.
Бахтин сдержанно поклонился и сел спиной к ним. Но встреча с коллегой была испорчена. Он никак не мог сосредоточиться, отвечал невпопад, ел и пил, не ощущая вкуса. И сделал все возможное, чтобы поскорее уйти. Как-то Кузьмин сказал ему: «В незаконченности – вечность».
Видимо, прав был его единственный друг. Возможно, женись он на Лене, и все пошло бы своим чередом. Сначала бы ушла страсть, потом любовь сменилась бы нежностью и уважением. А может быть, и не сменилась?
«Саша, милый…» – перечитал он еще раз начало письма. Эта строчка была ему значительно важнее, чем предупреждение о какой-то опасности.
Эти два слова говорили ему о главном. Лена помнит его и, может быть, еще любит.
Бахтин закурил, постоял у темного окна, разглядывая одинокий фонарь, бессмысленно пытавшийся справиться с темнотой, и пошел в спальню.
Слово «милый», написанное знакомой рукой, вернуло ему утраченное спокойствие. Завтра он протелефонирует Лене, услышит ее голос, а может быть, даже увидит ее. Все может быть.
Он разделся и лег. Луша устроилась рядом с подушкой и заурчала тихо. И он заснул сразу же, как в детстве после счастливого дня.
Осень в Петрограде – пора паршивая. Тучи наползают на город и клочковатая мгла, как вата, закрывает улицы. А еще дождь. Он начинает моросить занудно и долго. Мелкий, холодный, бесконечный.
Филиппов сидел на кухне и пил чай. Горничная с опаской подавала ветчину и буженину строгому генералу.
Если бы она знала, что форма сия взята из костюмерной сыскной полиции и получена в свое время по личному распоряжению начальника, подогнанная точно по его размеру. Любил Владимир Гаврилович генеральский мундир. И конечно, думал о том, что, как и покойный Путилин, станет «превосходительством», но время шло, днями ему в отставку, а носил он чин статского советника.
Если переводить на военный язык, то соответствовал сей чин давно упраздненному воинскому званию бригадира.
То есть был он между полковником и генералом. Особа пятого класса по табели о рангах. Но кому же не хочется стать «превосходительством», поэтому и надевал иногда Филиппов генеральский мундир, радуясь солдатам и юнкерам, застывшим «во фрунт». Те, кто хорошо знали Владимира Гавриловича, прощали ему эту маленькую слабость. Хорошим и добрым человеком был статский советник Филиппов.
– Господин начальник, – в кухню вошел надзиратель Попов, – Кац сигналит.
В подъезде напротив сидели сыщики, один из них должен был дать сигнал фонарем, если появится Сабан. Филиппов встал, достал из кармана револьвер.
– Двоим стать у дверей, одного за портьеру. Если что – стрелять. Ну, барышня, иди к двери, как откроешь, сразу уходи в гостиную.
Полумертвая от страха горничная пошла к дверям. Через несколько минут вкрадчиво звякнул дверной колоколец. – Кто? – спросила горничная. – Телеграмма господину Немировскому.
– Сейчас отворю. – Горничная бросилась в гостиную.
Филиппов распахнул дверь, и в квартиру ворвались трое.
– Давай, – крикнул начальник и с маху врезал Сабану в ухо. Тот отлетел к стене, сыщики бросились на остальных. Валили на пол, закручивали руки. По лестнице бежали надзиратели в штатском и городовые.
– Не балуй, Сафронов, – повел Филиппов стволом револьвера, – не дай на душу грех взять.
– Ручка у вас, ваше превосходительство… На городовых научились?
– Отгуляли, голубки, теперь долго в клетке сидеть придется, – отдуваясь, сказал Филиппов. Такая жизнь, – Сабан бросил на ковер маузер – мы воруем, вы ловите. А мы потом бежим.
– Это уж как Бог даст. – Филиппов сам замкнул на его запястьях наручники.
Бахтин ждал звонка Филиппова во втором участке Невской части. Наконец начальник объявился. – У нас все сладилось. Займись своим.
Бахтин последний раз проинструктировал сыщиков и городовых. На улице его остановил пристав.
– Александр Петрович, вот дело какое, вице-директор Департамента полиции Козлов приказал мне немедленно сообщить, если кто из наших собирается побеспокоить квартиру господина Рубина…
– Петр Павлович, вы же знаете, для чего мы идем туда.
– Знаю, голубчик, но и вы в мое положение войдите. – Хорошо, телефонируйте ему через сорок минут. – Спасибо, Александр Петрович. – Только не раньше. Договорились? – Будет сделано. Ну, с Богом!
Бахтин глубоко засунул руки в карманы шинели. Форму он одел специально. Уж больно дело складывалось необычно.
У дома 62 все было спокойно. Никаких внешних признаков оцепления.
Ну, что ж. Пора начинать. А то, не дай Бог, действительный статский советник Козлов пожалует.
Предупреждение пристава не удивило его. Он, Бахтин, прекрасно знал о связях Козлова. Рубин был одним из многих, кому вице-директор оказывал свое покровительство.
Но за Козловым стояло окружение Распутина. Все эти Симановичи, Андронниковы, Манасевичи-Мануйловы. С этим можно было бы потягаться, но Козлова почему-то поддерживал всесильный жандармский генерал Курлов. Вот с этим-то не поспоришь. Литвин, тоже в форме, появился из ниоткуда.
– Вы, Орест, возникаете, словно Мефистофель на оперной сцене. – Стараемся. – Как дела? – Все в порядке. Зоммер из дома не выходил. – Тогда начинаем. Где околоточный?
– Я здесь, господин Бахтин, – подошел солидный полицейский чин.
Бахтин оглядел его: живот, распирающий шинель, отвислые щеки, в прожилках нос.
– Ты, братец, похудел бы. Война все-таки. А то в тылу рас кормился, как боров.
– Виноват, господин надворный советник, конституция у меня такая.
– Меньше жрать на шермака надо. Знаешь, что делать? – Так точно. Позвонить в дверь и войти в дом. – Еще что? – Не дать швейцару дверь затворить.
– Вот и хорошо. Начинай, благословясь.
Околоточный приподнял фуражку, перекрестился и опасливо зашагал к подъезду рубинского дома. Его походка, неуверенная и робкая, словно говорила: «Ну зачем вы меня посылаете в этот богатый и прибыльный дом. Прощайте наградные к праздникам, прощай ежедневная стопка водки. Прощай, спокойная жизнь».